Тихий дворик в самом центре Москвы. Я захожу в прохладную парадную и поднимаюсь по чистой широкой лестнице. Женщина в простом платье и с покрытой платком головой открывает мне дверь. В уютной гостиной с камином — ковёр, коллекция оригинальных кувшинов, семейные фотографии. На них – известный поэт Расул Гамзатов.
В его семье – три дочери. Зарема и Патимат живут в Москве. Младшая, Салихат, – в Махачкале, работает директором Дагестанского музея изобразительных искусств. У поэта четыре внучки: Шахри сегодня является главным редактором одного из крупных журналов, Мадина – юрист, Таус – фотохудожник, а младшая – Аминат – учится на психолога.
Каким же был дагестанец и мусульманин Расул Гамзатов? Как он жил и верил в советском Дагестане? Об исламе и любви, о своём отце и поэзии, о семейном укладе и личном опыте веры рассказывает дочь поэта Патимат Гамзатова.
– У нас была хорошая семья, – вспоминает Патимат. – Если говорить о семейном укладе, то, скорее, его и не было. Был теплый, уютный дом, а у папы всегда много гостей. Это общая черта дагестанцев, но в нашей семье она как-то особенно проявлялась. Вспоминая о нашем дедушке, Гамзате Цадасе, мой дядя рассказывал, что обнаружил такую его запись: «Сегодня у меня было 24 человека, и только троих я знаю по имени». Видимо, это и есть наш семейный уклад, который был передан отцу и в какой-то мере нам. Папа был депутатом. Народные поэты, артисты в то время жили своеобразно: к ним приходили люди, которых они не знали, – с просьбами, проблемами. Поэтому мама и папа, если иметь в виду рутинные каждодневные дела, занимались нами не так уж много. По крайней мере, не помню нудных лекций или особых воспитательных мер. Независимо от потраченного времени, то, что дают тебе родители, очень важно. Бывает, мать много с детьми занимается, а отец меньше, но значение отцовского слова очень весомо и остается на всю жизнь.
— Расскажите подробнее о своём отце, о его человеческих качествах.
— Он был полон любви, любви к миру и людям. И был удивительно динамичным человеком. Поразительный какой-то жизненный темперамент, которым только Всевышний может одарить человека. Все вокруг это замечали, все чувствовали. Это однозначное «да» и благодарность Всевышнему за то, что Он дал тебе жизнь.
Если папе кто-то делал гадости, он, конечно, чувствовал боль, но внутренняя реакция и духовная установка противостояли вражде. Мне казалось, что об него словно разбивалось все отрицательное.
Однажды мы увидели, как он доброжелательно отнёсся к человеку, который старался ему всячески навредить. Мы спрашиваем: «Ну, что же ты, ведь мама на них так обиделась!» А он отвечает: «Я хотел писать и не хотел ругаться. Для того, чтобы человек писал что-то очень хорошее, он должен быть совершенно неуязвим пред лицом подлости». От моих родителей я не слышала обсуждения или осуждения плохих людей. Не потому, что они не сталкивались с кознями и недоброжелательностью или не ведали об этом. Просто они всегда занимались чем-то положительным: строили, осуществляли, радовались. Есть люди, которые так чувствуют трагедию жизни, что им иногда не хочется жить. Папа видел эту трагичность, переживал и сострадал, но и остро чувствовал положительную жизненную доминанту, у него была какая-то энергия сердца.
Особое чувство юмора свидетельствует о его характере: его шутки не кололи, не злили, а словно снимали с человека трудности. Он шутит — и твоя печаль, твоя неприятность растворяется. Это вообще свойство юмора — показать явление с другой стороны, так, что оно приобретает иной ракурс.
— Скажите, в чём, на Ваш взгляд, он видел своё предназначение?
— Он однозначно ощущал ценность божественного дара жизни и любви, способности чувствовать и переживать. В этом, возможно, и была какая-то часть его предназначения — в любви к жизни, к женщине.
В Исламе считается, что одно из стремлений шайтана — забрать любовь из социума: люди теряют чувство сострадания друг к другу, взаимоуважение, потом любовь исчезает между родственниками, потом — между родителями и детьми, супругами. То есть разрушаются духовные связи, всё, что основано на взаимном притяжении между людьми. Любовь — это самое неуловимое понятие, но если основа любви разрушается, то рассыпается всё. У отца много произведений о любви. Но не просто «про вздохи на скамейках», в его стихах, как и в поэзии вообще, она имеет совершенно особый вес и особый размер. Это дар Божий каждому человеку, то, что внутренне понятно абсолютно всем. Стихи отца чувствуют и любят — они отвечают не то чтобы простым, но главным стремлениям человеческой души.
В папиных стихах особая образность, очень богатая система метафор и ассоциаций, математическая точность в передаче чувств и эмоций, в создании художественного образа. В его творчестве живое переживание становится основой для выстраивания очень значительного обобщения.
— А какое место в Вашей семье, в воспитании занимал ислам?
— Наши бабушки и дедушки были людьми религиозными. Я хорошо помню, как бабушка молилась. Мой дедушка, известный и любимый в народе поэт Гамзат Цадаса, хоть и недолго, но был кадием (исламским судьей). В юные годы он остался без родителей, закончил медресе, работал в мечети. Он писал стихи, басни, считается основателем аварской литературной сатиры, очень хорошо знал арабский язык, переводил историческую и художественную литературу.
Когда издавали одну из антологий моего дедушки, нашлись старики, которые помнили стихи, написанные им ещё в молодые годы. Дедушки уже не было в живых, а они помнили. Почему? Потому что поэзия распространялась и устно, и письменно, стихи запоминали.
Высокая поэтическая культура вообще характерна для мусульманского общества. В каком-нибудь далеком селении Дагестана или в кишлаке в Средней Азии вам будут читать стихи известного хафиза или поэта — это была часть бытовой культуры обычного мусульманина, а не какой-нибудь особой, «тонкой прослойки» общества.
Папа рассказывал, что когда он был маленький, то часто брал новые дедушкины стихи, учил их наизусть и потом красиво декламировал их на годекане. Он даже слегка «подрабатывал» этим: ему давали гостинцы за чтение с выражением, он был любимчиком. Мой прадедушка по материнской линии, его звали Кади, был достаточно известным учёным в Дагестане. Мама рассказывала, что он почти не выходил из своей комнаты. Это было помещение, в котором все четыре стены сверху донизу покрывали деревянные полки. На них рядами стояли книги.
Сейчас этнографы часто пишут о дагестанском жилище, описывают его устройство и бытовой уклад. Но нигде не сказано о том, какое важное место в дагестанском доме занимали книги, что существовал своеобразный горский «кабинет учёного». И даже без такого «кабинета», в самых простых дагестанских домах были специальные ниши для книг. Об этом писали мало — наверное, не разрешалось.
У другого моего прадедушки, хотя он был небогат, тоже имелось небольшое собрание книг, которое он завещал своему родственнику. В Дагестане вообще было много известных библиотек — даже сегодня там находят редкие издания, которые до сих пор разыскивают в арабском мире. В постсоветское время были случаи, когда таможенники пресекали незаконный вывоз старых книг за границу.
Мама говорила, что к прадедушке Кади, как в аспирантуру, приезжали ученики. Это распространённая форма образования в мусульманских странах: сначала ученики ходят в медресе, получают там общее, а не только религиозное образование, а затем, желая «повысить квалификацию», ищут себе учителя. В разных странах были известные учителя, которые специализировались в той или иной области знания — в философии, математике или в литературе.
Мой прадедушка занимался только этой научной деятельностью, а у прабабушки Салихат был свой магазинчик в Хунзахе. Она торговала и помогала мужу: за уроки ученики, как правило, не платили. И такая учёная традиция была не только в моей семье, это характерно для всего Дагестана.
— Насколько значительное место отводилось исламу в творчестве Вашего отца?
— Когда мы были с родителями в Саудовской Аравии, на встрече с арабскими писателями отцу сказали: «Мы прочли Ваши стихи, Вашу книгу «Мой Дагестан» и сразу почувствовали, что её написал мусульманин». И ещё они сказали: «Мы бы очень хотели, чтобы у нас был писатель, который бы так написал о нашей родине, как Вы». Чувство своего дома, своей родины, как и чувство любви, — это очень по-исламски, по-человечески.
Я называю это сохранением базовых антропологических парадигм. Сохранить их — это уже последовать воле Всевышнего Можно говорить и об экологии человеческой чувственности — способности чувствовать и переживать. Возможно, мы не очень понимаем ценность этого сложного механизма.
Несомненно, есть какие-то базовые чувства, заложенные в человека, и они абсолютно согласуются с волей Всевышнего. И если человек их проигнорирует, он совершит харам (запретное). В сохранении «человечности» — одна из основ ислама, и для папы это было очень естественно и сильно.
У моего отца не было именно тематически мусульманских стихов. Но его стихи глубоко духовны. Он передал, и читатель это почувствовал, а следовательно, и понял самые прекрасные интенции нашей души, некую систему переживаний — сильную, динамичную. Ведь, согласно исламу, каждый рождается мусульманином, т.е., человеком, находящимся в согласии с Всевышним, с Его волей, Его законом. Человек рождается в этой гармонии, мусульманин покоряется ей и живет в ладу с Всевышним.
— Сегодня, живя в Москве, Вы соблюдаете исламские каноны, читаете намаз, одеваетесь в соответствии с шариатом. Как Вы к этому пришли?
— Мне кажется, что быть неверующим даже как-то глупо. На протяжении всей своей жизни человек чувствует, что мир не ограничивается видимой его оболочкой, ощущает какие-то закономерности своей судьбы, красоту вселенной, чувствует неожиданную помощь. Даже среди самых (условно) атеистов найдется мало людей, которые хотели бы, чтобы их похоронили как собачку — зарыли, и всё. Как правило, люди хотят, чтобы их хоронили в соответствии с религиозным законом.
Я и раньше считала себя человеком верующим. Но мне было достаточно прочесть иногда какую-нибудь простую молитву.
У меня не было элементарного знания и ощущения, что намаз (молитва) обязателен. Новое знание меня обрадовало. Возникло такое чувство: мне же этого и хотелось всю жизнь! Скорее всего, это чувствует и знает большинство людей: можно очень просто, без всяких трансов, мистификаций и «выходов в астрал» обратиться к Всевышнему с тем, что на душе, и Он тебя услышит. Начинаешь чувствовать милость Всевышнего и благодарность. У меня лично появилось желание не только совершать намаз, но и носить хиджаб.
Беседовала Айша Вахидова
Журнал «Ислам» № 2 (16) 2007 г.
